Могильник (археолог.) - комплекс погребений. Обособлять его от поселения начали в мезолите. По обряду погребения в могильниках различают трупоположения и трупосожжения (захоронения пепла). Формы могильных сооружения разнообразны: от простых ям до огромных гробниц. Виды могильников: курганные, отмеченные насыпями, и грунтовые - без оных. Античные могилы обычно называют некрополем, христианские и мусульманские — кладбищем. Могильник с захоронением пепла в урнах - колумбарием. Могильник сайгатский - древнейшее кладбище на берегах Камы, на земле, издревле обетованной.

Сайгатский могильник - памятник археологии федерального значения, датируемый  4-6 в. н. э., является наиболее древним памятником на территории Чайковского района..

Этот могильник принадлежал к племенам угорского происхождения т. н. мазунинской культуры – одного из вариантов древней культуры, на основе которой сложилась впоследствии башкирская народность.

Находится в километре к югу от села Ольховка, в 250 метрах юго-восточнее Сайгатского городища на левом берегу Камы, в верхней части склона северного отлога оврага Рогалиха.

В 1914 году Беркутовым Л. А. были вскрыты два погребения. В 1956 году свердловским археологом Стояновым В. Е. вскрыты 43 погребения. В 1963 году Стоянов по результатам раскопок, опубликовал статью «Сайгатский могильник» в периодическом сборнике научных трудов "Вопросы археологии Урала". В 1966 году Поповой Н. Б. вскрыты ещё 2 погребения.

В IV-V веках н. э. в южные районы Пермского края продвигаются группы населения мазунинской культуры, сформировавшиеся в результате слияния пришлых групп с местным населением пьяноборской культуры на Нижней Каме. Умерших хоронили в неглубоких могильных ямах в гробовищах. В могилах найдены костяные наконечники стрел, принадлежности костюма, в том числе медные и железные шейные гривны, крупные халцедоновые бусы. Могильник принадлежит к наиболее изученным памятникам мазунинской культуры. 

Раскопки на Стрижухе и Рогалихе, находящихся в местности между Сайгаткой и Ольховкой, дали ученым-историкам немало вещественных памятников III-V и VII-VIII веков.  

Сайгатский могильник зафиксировал следы племен угорского происхождения так называемой мазунинской культуры - одного из вариантов древней культуры, на основе которой складывалась потом башкирская народность. (Фокинский район Сайгатский могильник IV - VI вв.  близ села Сайгатки, на левом берегу реки Камы, на горе над селом). 

из книги: Отчёт Археологической комиссии за 1913-1915 годы. – Петроград: Девятая государственная типография, 1918. – С. 215, 259.

4) Вещи из могильника, обнаруженного в 1914 г. на берегу р. Камы, близ с. Сайгатки, Осинского уезда: череп, крупная круглая буса из халцедона, железный нож и медная пряжка. Все вещи – пьяноборскаго типа.

Из таблицы «Распределение случайных находок и приобретений»: 1914, Дело № 153; Осинский уезд, с. Сайгатка, вещи из могильника, Место назначения вещей – Сарапульский земский музей (череп – в Антропологический музей Академии Наук).

Из книги: Вопросы археологии Урала. 1962. № 4. Скачать книгу можно здесь

Статья: Стоянов В. Г. Сайгатский могильник на Средней Каме (отрывок)
Могильник известен издавна, хотя первоначальные сведения о нём очень скудны. В музее г. Сарапул хранится бляха из крупной раковины, происходящая, согласно коллекционной описи, из окрестностей д. Сайгатка. Из архива музея известно также, что близ деревни в июне 1914 года Л. А. Беркутовым были вскрыты два погребения. Краткое сообщение об этих раскопках было опубликовано (ОАК за 1913-1915 гг.). В 1956 г. раскопки могильника у с. Сайгатки производились совместно Камской и Удмуртской археологическими экспедициями (Генинг, 1958, № 327). Описание краниологического материала из этих раскопок уже опубликовано (Акимова, 1961). Могильник расположен между деревнями Ольховка и Сайгатка Фокинского района Пермской области. Он занимает самую верхнюю часть склона северного отрога оврага Рогалиха, обращённого устьем к р. Каме (рис. 47 – 1). Северо-западная часть могильника заросла вереском, а юго-восточная покрылась сосновым лесом. Поверхность могильника значительно разрушена, особенно на севере и северо-западе, где нет вересковой поросли. Никаких внешних признаков погребений не сохранилось. В 200-250 м. к северо-западу, на высоком обрывистом мысу, находится синхронное могильнику городище.
Раскопом в 1956 г. изучена северо-западная окраина могильника (рис. 47 – 2). Это хорошо видно на плане – погребения располагались компактной полосой с северо-запада на юго-восток. К северо-западу, северо-востоку и юго-западу от этой полосы захоронений нет. На площади 405 кв. м. исследованы 43 погребения.
На площадке могильника погребения располагались четырьмя чёткими рядами, вытянутыми в направлении с северо-запада на юго-восток. Первый ряд состоял из погребений 20, 23, 17, 13, второй – 22, 21, 19, 16, 1, 4, 7, 9, 2, 18, третий – 31, 10, 11, 8, 29, 42, четвёртый – 30, 26, 27, 28, 37, 38, 32. Никаких внешних признаков погребений не сохранилось. В прошлом некоторые из них, вероятно, как-то отмечались. Этим, может быть, объясняется, что при значительной плотности рядов (особенно в юго-восточной стороне) нет случаев взаимного нарушения могил. Лишь погребение 36 перекрывало погребение 41, но оно было введено так аккуратно, что могильная яма более раннего захоронения, лишь незначительно превосходившая размерами гробовище вводного погребения, сохранилась полностью. Вероятно, погребение 11 было чем-то отмечено на поверхности.
Все погребения индивидуальные; только в погребении 21 были захоронены женщина и младенец. В большинстве захоронены взрослые, и лишь десять погребений принадлежат подросткам и детям (погребения 24, 25, 28, 30, 33, 37, 38, 39, 42, 43).

Из книги Рыбаков Б.А. Финно-угры и батлы в эпоху средневековья — М.: Наука, 1987. — 522 c. Интересные материалы были получены при исследовании Сайгатского могильпика у г. Чайковска. В 1966 г. при мужском погребении там было найдено песколько стрел с железными и костяными наконечниками (Денисов В.П., Оборин В. А., Поляков 10. А., 1967, с. 100). 

О Сарапульском земском музее: Археологическая коллекция начала создаваться в ходе исследований, которые проводил Лев Африканович Беркутов по поручению музея на территории бывшего Сарапульского уезда. По приглашению Л. А. Беркутова, в изучении археологической коллекции музея участвовал известный финский ученый-археолог Тальгрен. С 1910 года Беркутов проводил раскопки на ряде прикамских городищ Сарапульского уезда. Летом 1913 года Совет музея захотел создать карту всех известных городищ и курганов, возлагая это  на Л.А. Беркутова. В том же году Лев Африканович проводил раскопки кургана у деревни Юшковой.

Также фибулы с завитком на конце пластинчатого приемника зафиксированы в погребениях Ново-Сасыкульского, Мазунинского, Сайгатского могильников.

Из книги: Известия Императорской археологической комиссии. – Петроград, 1914. – С. 109–110.

ПЕРМСКАЯ ГУБЕРНИЯ

Археологическая разведка близ села Сайгатки. Член правления общества изучения Прикамского края Д. В. Шабердин в мае текущего года дважды посетил городище и могильник близ пароходных пристаней у села Сайгатка, Осинского уезда. В первый раз он привёз с собой с городища несколько черепков глиняной посуды, а во второй раз ему удалось около одного обнажившегося от земли костяка найти клинок железного ножа, длиною в 2, 5 вершка, и агатовую шарообразную, хорошо отшлифованную бусу, диаметром в 3 сант. Эти находки возбудили интерес среди других членов упомянутого общества. 7 июня на пароходе из Сарапула в Сайгатку отправилась экскурсия с целью лично повидать упомянутые памятники старины и по пути произвести на них разведки.

В состав экскурсии входили: археолог Л. А. Беркутов и члены правления общества Ф. В. Стрельцов, П. П. Беркутов и Д. В. Шабердин.

Городище расположено на очень гористом левом берегу Камы, как раз над пристанью. Во время подъёма экскурсантов на площадку, расположенного ниже городища саженях в 100, в откосе были найдены черепки глиняной посуды. Городище представляет из себя треугольную площадку, ограниченную с одной стороны обрывистым берегом Камы, с другой – оврагом и с третьей – довольно хорошо сохранившимся валом. В осыпи, идущей в овраг, было найдено довольно значительное количество черепков глиняной посуды. Около вала найдены в небольшом количестве такие же черепки и много галек голышей, которые очень удобно кидать из пращи. Осмотрев городище, компания направилась на место могильника.

Саженях в 70-ти от вала, близ дороги, ведущей из села Сайгатка в дер. Ольховка, по осыпи косогора бросились в глаза вымытые из земли человеческие кости. Костяк, около которого были найдены Шабердиным буса и клинок ножа, был очищен имевшимися ножами от земли. С правой стороны костяка были найдены ещё два маленьких обломка железного ножа и часть продолговатой бронзовой пряжки. У нижних конечностей второго костяка, лежавшего с левой стороны рядом с первым, немного повыше его, найдены бронзовая бляшка, в виде пуговицы, диам. 2 сант., 2 небольших железных обломка, по-видимому от пряжки, и обрезанная по краям раковина не местного происхождения, по форме очень похожая на затылочную кость человека, с длинным диаметром в 8 сант. И с коротким в 5,5 сант.; на месте соответствующем затылочному бугорку, просверлена дыра, диаметров в 1,5 сант. Судя по расположению костяков, главным образом второго, не сдвинутого с места, трупы погребались головой на северо-восток.

                Прикамская Жизнь. 11 июня, № 126 (извлеч.); Пермския Вед. 20 июня, № 131.

Из книги: Труды Научного общества по изучению Вотского края. Выпуск V. Ижевск. 1928 г. Д.В. Шабердин.

 Памятники старины Среднего Прикамья. стр.64

V. Фокинский район (быв. Осинский уезд)

1. С. Сайгатка на левом берегу Камы, пристань.

    а) Первое Сайгатское городище.

   Городище расположено ниже села на 1 ½ килом., против самой пароходной пристани, на очень высоком, обрывистом берегу, на площадке одна сторона которой кончается обрывистым берегом Камы, другая же противоположная была обнесена валом, остатки которого еще заметны. Площадка в длину, по берегу, имеет 6 метров и около 30 метр. ширины.

   Около городища, метрах в 80-ти вглубь от берега, находится могильник, который в весеннее время размывается.

  Городище и могильник были обследованы мной в первый раз еще в 1914 году, но поверхностно. Тогда были найдены в одной полуразрушенной могиле череп, бронзовая пряжка и большая агатовая буса, лежавшая с правой стороны черепа, а также было найдено много черепков глиняной посуды с примесью раковины.

 Во второй раз городище и могильник также поверхностно были обследованы в июле 1926 года.

  Городище теперь уже распахивается, а могильник размывается более и более.

   В этот раз найдены в одной сильно размытой могиле череп и около него с правой же стороны какой то предмет из крупной раковины в 9 сантим. Длины и в 7 сантим. ширины, овальной, вдавленной продолговатой формы с правильным крупным отверстием по средине. В роде этой вещи была найдена поделка из раковины и в 1914 году, но она при пересылке вещей в Вятку, по требованию губернатора, оттуда в Петербург в Археологическую комиссию и обратно в Сарапул, затерялась. Остальные находки все хранятся в Сарапульском Музее.

   б) Второе Сайгатское городище.

   Городище находится в верхнем конце с.Сайгатки на берегу реки Сайгатки при впадении её в Каму. Представляет собой возвышенный мыс, на котором растут десятка два довольно старых елей.

   Крестьянин Федор Михайлович Колегов, живущий в этом селе, неподалеку от этого места, в 1925 году начал копать на этом мысу яму для овощей и на глубине 70 сант. нашел несколько разных бронзовых предметов. Взяв несколько вещей Колегов далее копать не стал и, засыпав яму, о найденных вещах сообщил в Сарапульский музей.

   Летом 1926 года я поехал в с. Сайгатку с целью осмотра этого второго городища и осмотра найденных Колеговым вещей, но, к сожалению, его не застал дома, так как он захворал и уехал в больницу. Вскоре после этого, однако, Колегов переслал в Сарапульский музей две штуки из найденных веще, которые оказались бронзовыми кельтами небольших размеров, долотообразной формы, без ушков; один из них с красивым рисунком. стр.71

П.Н.Сидоров, краевед

В.И.Якунцов, кандидат исторических наук, 
доцент Чайковского филиала ПГТУ

Из книги: ВЕСТНИК УДМУРТСКОГО УНИВЕРСИТЕТА 113 ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ 2013. Вып. 1

Т.М. Сабирова

ИЗУЧЕНИЕ ПРИКАМСКИХ ФИБУЛ В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ АРХЕОЛОГИИ

Современный аналог археологически фиксируемых фибул – броши. За столетия, отделяющие нас от времени бытования фибул, неоднократно трансформировался их внешний облик, но неизменными оставались две вещи – основа фибулы (игла/игла и пружинный механизм) и декоративное оформление. Именно совмещением этих двух составляющих – функциональной нагрузкой (= застежка одежды) и декором (= украшение) фибулы интересны для целого ряда специалистов. Как археологический источник они обладают огромным потенциалом для реконструкции многих аспектов существования древних обществ. Демонстрируя консервацию и устойчивость традиционной культуры, они показывают этническую принадлежность людей, выражают мировоззренческие взгляды, говорят об уровне развития ремесла и ювелирного дела, определяют контакты и миграции племен, характеризуют преемственность поколений, эстетические принципы эпохи и т. д. Являясь составной частью костюмного комплекса, они отражают также половозрастной, социальный и имущественный статус владельца. Фибулы дают возможность получения данных для реконструкции технологии изготовления подобных предметов на определенном этапе исторического развития. При таком подходе указываются использование конкретных материалов и их сочетание, восстанавливаются процесс создания изделия и особенности его оформления. Разработка и реализация этого направления – достаточно сложное дело, но полученные результаты, как правило, всегда являются одной из наиболее существенных частей наших представлений о том или ином древнем населении. В Прикамье в первой половине I тыс. н.э. на основе привозных импортных экземпляров фибул сформировался специфический вариант этих застежек одежды. Локальная территориальная представленность фибул и четкое соотнесение их с материалами пьяноборской культурно-исторической общности позволяют считать фибулы важным источником для изучения исторических процессов, происходивших в это время в бассейне р. Камы. Большая часть прикамских фибул выполнена из сплавов цветных металлов на основе меди; в силу своих физико-химических свойств такие изделия имеют лучшую (по сравнению с железными украшениями) сохранность, что позволяет эффективно использовать различные современные методики определения технологии их изготовления. Вместе с тем накопленный в результате археологического изучения Прикамья массив источников позволяет комплексно изучить фибулы не только с отдельных памятников, но со всей территории их распространения в прикамском регионе. На данный момент в пьяноборских материалах выявлено более 450 фибул различной степени сохранности, происходящих из 23 могильников и с площадок трех городищ. Фибулы получают распространение на всей территории Восточной Европы – от Прибалтики на западе до Уральских гор на востоке начиная со II в. до н.э. [2. С. 5]. Используя предложенную М.Б. Щукиным и дополненную Л.Н. Коряковой схему «культурных миров», можно представить пути распространения фибул из «мира античных цивилизаций» (Средиземноморье) в направлении северо-восточных областей Восточной Европы [15. Рис. 36]. Распространяясь по столь обширной территории, фибулы на протяжении столетий изменяли свою форму, зачастую практически до неузнаваемости. Различия в декоре и морфологическом строении застежек позволяют использовать фибулы как надежный источник по датировке, выявлению производственных центров, направлениям торгово-культурных контактов и экономических связей [18. С. 55].

Изучению данного типа застежек посвящено несколько монографий, большое количество научных статей, а также докторские и кандидатские диссертации. Практически для каждого культурного образования в Восточной Европе характерны специфические варианты фибул, общими для всех остаются те самые импортные образцы, которые легли в основу каждой из местных разновидностей фибул.

На настоящий момент для фибул Восточной Европы актуальной остается классификация, созданная А.К. Амброзом [2], расширенная и дополненная А.С. Скрипкиным [32]. В 2010 г. огромный массив фибул сарматского времени юга Восточной Европы был систематизирован В.В. Кропотовым.

Статистическая выборка крайне внушительна (более 6000 экз.) и обработана с точки зрения типологии, классификации и основных технологических приемов производства фибул сарматской эпохи [19]. На территории Прикамья импортные экземпляры фибул найдены в погребениях более чем 15 могильников пьяноборского времени. Наиболее представительна в этом плане коллекция Тарасовского могильника, где из почти 150 фибул импортное происхождение имеют порядка 20 экземпляров [25. С. 134]. Также много неместных фибул в материалах Ново-Сасыкульского (14 экз.) и Бирского (10 экз.) могильников.

Естественно, вопросы аналогий, датировок и путей проникновения импортных фибул на территорию Прикамья неоднократно поднимались в археологической литературе. Сейчас, благодаря накопленным за последние десятилетия материалам стало возможным сделать анализ публикаций, в которых затрагиваются вопросы бытования импортных фибул пьяноборской культурно-исторической общности.

Едва ли не самой объемной публикацией, посвященной импортным фибулам в Прикамье, на сегодняшний день является статья «Фибулы Тарасовского могильника: информационный потенциал» [25]. Анализируя застежки Тарасовского могильника, автор выделила в его материалах несколько типов неместных фибул. Лучковые подвязные одночленные (4 экз.) – близки фибулам позднесарматских памятников Южного Приуралья и Нижнего Поволжья и связаны с территорией Северного Причерноморья. Прикамские экземпляры датируются III в. н.э., с запаздывание в 50 лет относительно общепринятой датировки А.К. Амброза и А.С. Скрипкина (Цит. по: [25. С. 136]). Также они найдены в материалах Ново-Сасыкульского, Худяковского, Ошкинского могильников [4. С. 107; 24. С. 7].

Шарнирные фибулы-броши с эмалевой вставкой встречены в трех погребениях Тарасовского могильника. Индивидуальный декор и форма каждой из застежек делают невозможным установление прямых аналогий, однако в целом их можно датировать второй половиной II – серединой III вв. н.э. по аналогии с фибулой из позднесарматского нижневолжского кургана [25. С. 137]. Помимо Тарасовского, этот тип фибул зафиксирован также в материалах Ошкинского могильника [24. С. 11]. Пружинные фибулы с пластинчатым корпусом завитком на конце сплошного пластинчатого приемника – наиболее представительная часть импорта как в материалах Тарасовского, так и в погребениях других могильников. Именно на основе этого типа развилась местная традиция – бабочковидные фибулы. Поэтому часть переходных форм, отличающихся постепенным расширением щитка фибулы, сложно однозначно атрибутировать как импортные. Исходя из орнаментальных различий, Н.А. Лещинская выделяет два возможных пути поступления этих фибул в Прикамье: через позднесарматские памятники Южного Приуралья или заволжский позднесарматский ареал. Их датировка окончательно не определена, но в целом, судя по сопровождающему инвентарю, их можно датировать концом II–III в. [25. С. 138]. Также фибулы с завитком на конце пластинчатого приемника зафиксированы в погребениях Ново-Сасыкульского, Мазунинского, Сайгатского могильников. Две раннеримские шарнирные дуговидные фибулы типа «Ауцисса» найдены при раскопках Ново-Сасыкульского могильника. Авторы, вслед за А.К. Амброзом, датируют их первой половиной I в. н.э. [4. С. 121]. Там же зафиксированы пять экземпляров пружинных фибул с гладким корпусом и кнопкой на конце сплошного пластинчатого приемника. Помимо Ново-Сасыкульского могильника, такие фибулы зафиксированы в материалах Ныргындинского II, Чегандинского II, Мазунинского могильников. Б.Б. Агеев датирует их II–III вв., опираясь на выводы А.К. Амброза [1. С. 38].

Группа сильно профилированных фибул с бусиной на головке и с крючком для тетивы представлена на Ново-Сасыкульском, Старо-Кабановском, Чегандинском II, Ныргындинском I могильниках, а также в сборах с Ананьинского могильника [17]. Первоначально, исходя из определений А.К. Амброза, они были датированы II – первой половиной III в. [1. С. 38]. Позднее, с опорой на новые источники, удалось уточнить нижнюю дату – вторая половина II в. [12. С. 65]. В целом, по мнению М.Г. Мошковой, сильнопрофилированные фибулы нехарактерны для сарматских памятников Южного Урала и поступали с запада, из танаисских мастерских (Там же).

Таким образом, наибольшее распространение в Прикамье получили фибулы из танаисских мастерских, которые бытовали, судя по сарматским материалам, до III в. н.э. Далее на сарматской территории появляются северокавказские фибулы [32. С. 113]. В Прикамье же на основе пружинных фибул с пластинчатым корпусом и завитком на конце сплошного пластинчатого приемника формируются местные варианты застежек. В качестве этномаркирующего компонента для Прикамья выступают бабочковидные фибулы. Для них характерен округлый или овальный щиток со специфическим декором, который своим расположением напоминает крылья бабочки. Повсеместно распространенные в Прикамье бабочковидные фибулы практически не упоминаются в обобщающих работах, посвященных фибулам европейской части России, во многом из-за их узколокальной привязки и территориальной удаленности.

К 1960-м гг. в Прикамье активно шел процесс накопления источниковой базы, проводились раскопки памятников пьяноборского времени, результаты которых постепенно вводились в научный оборот силами сотрудников Удмуртской археологической экспедиции под руководством В.Ф. Генинга. Многие памятники на тот момент были еще не изучены и не опубликованы, поэтому в классификацию А.К. Амброза попала только одна разновидность бабочковидных фибул из Мазунинского могильника. А.К. Амброз отмечает, что такие фибулы характерны для мазунинского времени (на тот момент III–VI вв.) и вписывает их в свою классификацию как фибулы с завитком на конце сплошного пластинчатого приемника (группа 13-9), которая ведет свое происхождение от сарматских фибул [2. С. 46, табл. 5-23, 6-1].

Говоря об археологическом изучении Прикамья во второй половине XX в., нельзя не сказать о большом количестве публикаций, посвященных как отдельным могильникам, так и археологическим культурам в целом. Естественно, подобные публикации охватывают широкий круг вопросов, куда входит также и характеристика погребального инвентаря, в том числе фибул. Стандартная схема описания, характерная для такого типа публикаций, включала в себя обычно следующие характеристики: общее количество фибул на памятнике, варианты их месторасположений в погребении, краткая характеристика материала застежек (бронза, железо) и выделение местных типов фибул и аналогии им в других прикамских памятниках этого времени, выделение импортных фибул и определение путей их поступления. Этой схеме в той или иной степени соответствуют публикации материалов Ижевского, Мазунинского, Ново-Сасыкулького, Ныргындинского I и II, Ошкинского, Покровского, Сайгатского, Старо-Кабановского, Тураевского, Усть-Сарапульского могильников [1. С. 38; 3. С. 44; 4. С. 106-107; 5. С. 69-70; 6-9; 10. С. 92; 11. С. 118-122; 12. С. 65-66; 24. С. 7, 11; 27. С. 102; 28. С. 36-37; 30. С. 9-10; 33. С.130-131].

Т.И. Останина, в рамках своей работы над общей характеристикой археологических материалов мазунинского времени (III–V вв.), разработала классификацию прикамских фибул [29]. Типы выделены по внешнему виду застежек (бабочковидные, бантикообразные и фибулы сайгатского типа), варианты бабочковидных – по размеру, материалу и степени насыщенности щитка фибулы орнаментом; варианты бантикообразных – по различиям в оформлении крепежного механизма. На основании проведенного анализа взаимовстречаемости фибул с другим погребальным инвентарем и определения датирующих аналогий как для отдельных вещей, так и для комплексов удалось распределить большинство типов и вариантов фибул по хронологическим группам. Планиграфический анализ распространения фибул в материалах прикамских могильников позволил Т.И. Останиной выявить ареалы распространения разных типов застежек.

Т.А. Лаптева, проделав большую работу по сбору материала, предприняла попытку вписать комплекс прикамских фибул в классификацию А.К. Амброза, расширив ее за счет подробного деления бабочковидных фибул на варианты [20]. Однако выбранный ею подход, учитывающий даже количество и точное расположение декоративных элементов, сделал классификацию дробной и непригодной для дальнейшего использования. Впоследствии она применила конструктивный подход и нормированное описание прикамских застежек, основываясь на принципе, предложенном Ю.Л. Щаповой и др. [23]. Также ею были затронуты вопросы хронологии фибул: автору удалось выделить фибулы I, II, II–III, III, IV–V вв. Однако, к сожалению, результаты исследования нашли свое отражение лишь в форме тезисов выступления на конференции, что не дает возможности посмотреть выборку и типы вещей, использованных для анализа их взаимовстречаемости в погребениях [21]. В целом Т.А.Лаптева делает вывод о начале массового производства местных бабочковидных фибул в III в. н.э., специфический декор которых проявляется и в других украшениях и принадлежностях прикамского костюма [22].

Опыт изучения фибул с точки зрения использования их в костюмном комплексе нашел свое отражение в работах А.А. Красноперова. В его работе по изучению костюмного комплекса чегандинской культуры фибулы классифицированы как застежки нижней или верхней одежды. Только в случае нахождения двух застежек в области груди, одна из которых располагается над или выше другой, можно однозначно определить более мелкую или нижнюю как застежку ворота рубахи, вторую же –как застежку верхней одежды [16. С. 53]. Однако этот принцип, по мнению автора, нельзя однозначно применять к одиночным фибулам. Выводы А.А. Красноперова подтверждены многочисленными реконструкциями костюма с фибулами из погребений Тарасовского, Ново-Сасыкульского, Усть-Сарапульского, Старокабановского и Ижевского могильников [16. Рис.145-147, 150-153, 191, 205, 207, 212, 228, 229, 231, 232, 235, 238, 239].

Н.А. Лещинская, область научных интересов которой связана с вятскими памятниками пьяноборского времени, изучала фибулы Тарасовского могильника с точки зрения их происхождения и датировки. Найденные аналогии к импортным фибулам позволили ей уточнить датировку ряда застежек. Однако поднятый ею вопрос – были ли прикамские фибулы привозными или являлись репликами на импортные изделия – остается открытым. В распоряжении Н.А. Лещинской были данные о составе сплава только трех фибул из Ошкинского и Худяковского могильников, что не позволило делать надежные заключения. Вместе с тем ряд косвенных факторов (малочисленность, неустойчивая морфология, следы ремонта на отдельных экземплярах) указывает на импортное происхождение части тарасовских фибул [25. С. 136].

Вопросы хронологии и датировки прикамских материалов так или иначе связаны с изучением фибул. Для ранних этапов функционирования пьяноборского времени важно выявить датирующие импортные застежки, для периода III–V вв. разработать хроностратиграфию специфических местных бабочковидных фибул. Основываясь на классификации, предложенной Т.И. Останиной, Р.Д. Голдина и Н.А. Лещинская включили фибулы в перечень хронологических маркеров Тарасовского могильника и выявили в развитии могильника четыре последовательно сменяющихся этапа: группы погребений I–II, конец II–III, III–IV, V вв. [13].

С точки зрения технологии изготовления прикамские фибулы практически не изучались. Авторы ограничивались описанием составных частей застежек и визуально определяемых технологических приемаов их изготовления. Т.И. Останина замечает, что к концу XX в. состав предметов из цветного металла прикамских памятников оставался практически не исследован [31. С. 51]. Однако в последнее десятилетие исследования такого характера появляются все чаще. Так, в 2006 г. П.М. Ореховым была подготовлена кандидатская диссертация, посвященная изучению различных аспектов бронзолитейного производства Прикамья [26]. В исследовании охарактеризован состав металла более 300 предметов (в том числе нескольких фибул) постананинского времени бассейна р. Вятки. Эта тенденция комплексного изучения изделий из цветного металла при помощи не только типичных для археологии методов, но и с использованием естественнонаучного подхода нашла свое продолжение в публикации материалов Ныргындинского I могильника [12]. Монография включает в себя каталог погребений, иллюстрации инвентаря, характеристику погребального обряда, классификацию археологического материала. Дополнением к изданию выступает статья, посвященная изучению состава металла некоторых украшений Ныргындинского I могильника. Авторам удалось выявить типичный для местных изделий состав сплава, прояснить вопрос о происхождении золотистых блях-зеркал и установить импортное происхождение двух из трех ныргындинских фибул [14].

Обзор археологических публикаций, посвященных изучению прикамских фибул и наработкам в области комплексного изучения источников, показал актуальность и перспективность изучения фибул с точки зрения всех возможных на данный момент направлений. Применительно к фибулам можно выделить, как минимум, пять исследовательских направлений, позволяющих в полной мере охарактеризовать их как археологический источник и в разной степени уже применявшихся к прикамским фибулам: археологический контекст (характеристика фибул как индикатора социального статуса и половозрастной стратификации на основании изучения погребальных комплексов с фибулами); определение функциональной нагрузки (место фибул в костюмном комплексе, способы и особенности их использования); технологический аспект (выделение производственных алгоритмов, характеристика сырьевой базы металла фибул); хронологическая атрибуция; культурно-историческая привязка.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Агеев Б.Б. Пьяноборская культура. Уфа, 1992.

2. Амброз А.К. Фибулы юга европейской части СССР (ІІ в. до н.э. – IV в. н.э.). М., 1966.

3. Арматынская О.В. Усть-Сарапульский могильник // Приуралье в древности и средние века: сб. науч. тр. Устинов, 1986.

4. Васюткин С.М., Калинин В.К. Ново-Сасыкульский могильник // Археологические работы в низовьях р. Белой. Уфа, 1986.

5. Васюткин С.М., Останина Т.И. Старо-Кабановский могильник – памятник мазунинской культуры в Северной Башкирии // Вопросы истории и культуры Удмуртии. Ижевск, 1986.

6. Генинг В.Ф. Ижевский могильник //Вопросы археологии Урала. Вып. 7. Ижевск, 1967.

7. Генинг В.Ф. Мазунинская культура в Среднем Прикамье // Вопросы археологии Урала. Вып. 7. Ижевск, 1967.

8. Генинг В.Ф. История населения Удмуртского Прикамья в пьяноборскую эпоху. Чегандинская культура III в. до н.э. – II в. н.э. Ч. I // Вопросы археологии Урала. Вып. 10. Свердловск; Ижевск, 1970.

9. Генинг В.Ф. История населения Удмуртского Прикамья в пьяноборскую эпоху. Чегандинская культура III в. до н.э. – II в. н.э. Ч. II // Вопросы археологии Урала. Вып. 11. Свердловск; Ижевск, 1971.

10. Генинг В.Ф., Мырсина Е.М. Мазунинский могильник // Вопросы археологии Урала. Вып. 7. Свердловск, 1967.

11. Голдина Р.Д., Бернц В.А. Тураевский I могильник – уникальный памятник эпохи великого переселения народов в Среднем Прикамье. Ижевск, 2010.

12. Голдина Р.Д., Красноперов А.А. Ныргындинский I могильник II–III вв. на Средней Каме. Материалы и исследования Камско-Вятской археологической экспедиции. Т. 22. Ижевск, 2012.

13. Голдина Р.Д., Лещинская Н.А. Хронология Тарасовского могильника I–V вв. в Среднем Прикамье // Культуры степей Евразии второй половины I тыс. н.э. (вопросы хронологии). Самара, 1997.

14. Голдина Р.Д., Перевощиков С.Е., Сабирова Т.М. О составе металла некоторых украшений Ныргындинского I могильника I–III вв. н.э. в Среднем Прикамье // Голдина Р.Д., Красноперов А.А. Ныргындинский I могильник II–III вв. на Средней Каме. Материалы и исследования Камско-Вятской археологической экспедиции. Т. 22. Ижевск, 2012.

15. Корякова Л.Н. Археология раннего железного века Евразии // Виртуальная библиотека EUNnet. URL: http://virlib.eunnet.net/books/ironage/

16. Красноперов А.А. Костюм населения чегандинской культуры в Прикамье (II в. до н.э. – V в. н.э.): дис. ... канд. ист. наук. Ижевск, 2006.

17. Красноперов А.А. К вопросу о хронологии пьяноборской культуры: заметки к констатации ответа // Древняя и средневековая археология Волго-Камья: сб. к 70-летию П.Н. Старостина. Казань, 2009.

18. Кропотов В.В. Фибулы юга Восточной Европы II в. до н.э. – III в. н.э. как объект археологических исследований // Вопросы духовной культуры. Исторические науки. Киев, 1999.

19. Кропотов В.В. Фибулы сарматской эпохи. Киев, 2010.

20. Лаптева (Коробейникова) Т.А. Фибулы Среднего Прикамья (дипломная работа). Устинов, 1986.

21. Лаптева Т.А. Хронология фибул Прикамья // Археологические культуры и культурно-исторические общности Большого Урала: тез. докл. Екатеринбург, 1993.

22. Лаптева Т.А. Бронзовые фибулы Прикамья // Historia Fenno-Ugrica I; 1-2. Oulu, 1996.

23. Лаптева Т.А. Конструктивная классификация застежек Прикамья III в. до н.э. – V в. н.э. // Социально-исторические и методологические проблемы древней истории Прикамья: сб. ст. Ижевск, 2002.

24. Лещинская Н.А. Ошкинский могильник – памятник пьяноборской эпохи на Вятке. Ижевск, 2000.

25. Лещинская Н.А. Фибулы Тарасовского могильника: информационный потенциал // Археологическое наследие как отражение исторического опыта взаимодействия человека, природы, общества (XIII Бадеровские чтения). Ижевск, 2010.

26. Орехов П.М. Бронзолитейное производство Прикамья в постананьинский период: автореф. дис. … канд. ист. наук. Ижевск, 2006.

27. Останина Т.И. Нивский могильник III–V вв. н.э. // Материалы к ранней истории населения Удмуртии. Ижевск, 1978.

28. Останина Т.И. Два памятника мазунинской культуры в центральной Удмуртии // Поиски, исследования,  открытия. Ижевск, 1984.

29. Останина Т.И. Население среднего Прикамья в III–V вв. Ижевск, 1997.

30. Останина Т.И. Покровский могильник. Каталог археологической коллекции. Ижевск, 1992.

31. Останина Т.И., Канунникова О.М., Степанов В.П., Никитин А.Б. Кузебаевский клад ювелира VII в. как исторический источник. Ижевск, 2011.

32. Скрипкин А.С. Фибулы Нижнего Поволжья (по материалам сарматских погребений) // Советская археология. 1977. № 2. С.100-120.

33. Стоянов В.Е. Сайгатский могильник на средней Каме // Вопросы археологии Урала. Свердловск, 1964. Вып. 4. С. 117-134.

34. Памятники истории и культуры Пермской области / под науч. ред. В.Мухина; сост. Л.Шатров; худож. С.Ковалев. - 2-е изд., перераб. и доп. - Пермь : Перм. кн. изд-во, 1976. - С. 19, 39.

35. Имайкина, Е. Некрополи земли Чайковской / Е. Имайкина // Огни Камы. - 2003. - 17 июня. - С. 4.