о ч е р к

1. I.

      В начале 90-х годов прошлого века в Чайковском музыкальном училище работал Владимир Копысов – дворником. Водитель КамАЗа, он был тяжело контужен в Афганистане и потерял слух. Полнокровными его собеседниками стали книги, журналы и газеты. Питая слабость к поэтическим «кострам самосожжения» чайковского поэта-фронтовика Евгения Орловского, Копысов собирал вырезки из газет с подборками его стихов. Часто, водя пальцами по листку, Копысов обращал внимание товарищей на понравившиеся строки: о начале атаки, когда «зовёт ракета кровью нас умыться»; о лепестках мака, что «покрывают нежностью своей // Угар брони и мёртвые зрачки»; о полевом госпитале, в котором «смешался бред горевшего в атаке // С мольбою «пить» из пересохших ртов». А напоследок Копысов неизменно показывал стихотворение Орловского «Чья совесть?» и неизменно произносил нараспев одну и ту же фразу:

    - Он… нас… понимает…

      Понимал. 13 сентября 2003 сердце Евгения Петровича перестало биться. Но с самого рождения афганского чудовища, пожиравшего советских парней, для Орловского воины-интернационалисты стали соратниками. Примечательно, что День Великой Победы и дату вывода советских войск из Афганистана  отделяет солидная временная дистанция – более сорока четырёх лет. Тем более поражает окопное братство солдат разных поколений, его не подвластность ни пространству, ни времени. И обострённость чувств, открытость сердца поэта, так и не сумевшего защитить себя бронёй прожитых лет.

      А что же в награду? Судьба! Она для Орловского-поэта оказалась счастливой: он был признан собратьями по литературному цеху и обласкан ими ещё при жизни. Свои стихи ему посвятили Виктор Дворник и Анатолий Зашихин, Рудольф Перегудов, Валентина Шарко, Александр Бузмаков и другие чайковские поэты. Лирика Орловского часто составляла основу литературных вечеров в школах, техникумах и училищах. Она востребована широким читателем и по сей день.

      Уже после смерти Евгения Петровича в 2005 году на стене дома № 20 по улице Мира, где он жил, появилась мемориальная доска, изготовленная художником Валерием Злобиным. Через три года в Центре литературного творчества при библиотеке-филиале № 7 (заведующая Ирина Юрьевна Фёдорова) открылась постоянно действующая экспозиция «Е. П. Орловский – фронтовик, речник, спортсмен, поэт…». Там же 7 апреля 2011 года состоялась презентация фильма Ольги Барановой и Эрики Гильц «Е. П. Орловский (1918 – 2003)», который вызвал широкий общественный резонанс.  Благотворителями проекта выступили депутаты городской Думы Сергей Самуллович Мурадов и Анатолий Владимирович Галанов. А годом раньше, решением Думы Чайковского городского поселения № 279 от 19.05.2010-го имя Евгения Петровича Орловского было занесено в Книгу Почёта города Чайковский.

Книга, которую держите вы, дорогой читатель, уникальна. Она была составлена верной подругой жизни Евгения Петровича – Герой Ивановной Орловской при содействии сына прославленного поэта-фронтовика – Александра Евгеньевича Орловского, его жены Людмилы Яковлевны (работа с текстами) и дочерей Евгении и Ольги. Понимая всю полноту общественной значимости творчества нашего земляка, активное содействие в издании второй книги Орловского приняли Чайковская городская Дума, администрация города и Комитет по культуре, искусству и молодёжной политике (председатель Елена Ивановна Смирнова). Ведь яркая, многогранная жизнь поэта и гражданина – достойный пример для подражания ныне живущими и последующими поколениями…

      Перед самой войной,  после окончания Хабаровского артиллерийского технического училища, с августа 1941 по декабрь 1944 года Е. П. Орловский воевал на Северо-Западном, Степном и Третьем Белорусском фронтах. Последняя должность – командир отдельной роты разведки 363-й Оршанской, Минской ордена Суворова I степени, ордена Красного Знамени стрелковой дивизии.

Пришёл с фронта, имея ордена Отечественной войны двух степеней и медаль «За боевые заслуги». И не говорить о войне он не мог: стал писать стихи. В них, прежде всего, покоряют сдержанное мужество, культ преданности и чести, ощущение долга.  Это мироощущение, как считал Орловский,  во имя процветания нашей Родины должно восстановить свою священность как можно быстрее.

      Стихотворений о чёрных годинах создано великое множество, в том числе и чайковскими поэтами. Большинство из них прозвучало запоздалыми репортажами. Ибо то, что в них сказано, нам было известно со времён романов «За правое дело» В. Гроссмана, «В окопах Сталинграда» В.Некрасова, «Дни и ночи», «Живые и мёртвые» К. Симонова. Вряд ли Е. Орловский надеялся своими стихами расширить наш угол зрения, изменить отношение к страшным годам, вызвать иную настроенность, то есть сказать новое слово о войне. Разве может измениться отношение к оккупантам, к насильственным смертям, мучениям физическим и нравственным?

     Вот только голос военной поэзии Е.Орловского звучал и звучит ярче и убедительнее наших, чайковских. Ни в одной его строке не услышишь фальшивых ноток псевдо оптимизма и парадности. Эта черта – отголосок сурового стиля конца пятидесятых – начала шестидесятых годов. «Стихи честные, но растянуты», - так лаконично охарактеризовал «Переправу» Е. Орловского пермский поэт Алексей Решетов.  Для передачи пережитого Е. Орловский старался найти точное слово. И нередко оказывался «у времени в плену», в плену «летописных» документальных деталей. Внимание на эту особенность творчества нашего земляка первым обратил тот же А. Решетов. Немало строк стихотворений «Экипажу», «Три кургана», «Переправа», «Дикое поле» и других помечено рукою пермского мастера слова «плюсами» или ёмкой фразой «живая деталь!». Например, вторая строфа стихотворения «Почему?»:

      Изображение «летописных» подробностей кровавого месива войны, отмечал и другой замечательный пермский поэт Николай Домовитов. И подчеркнул строфу из стихотворения «Моя славянка»:

                                            (Цикл «Моя славянка»).

      Поэтический «костёр самосожжения» вызывает у читателя внутреннее содрогание, заставляет приобщиться к открытой и саднящей ране в душе поэта. Это и понятно: его творчество, в целом, автобиографично, что и отражено в данной книге. Лирический герой шагает по тем же фронтовым путям-дорогам и смертным полям, которые пришлось выстрадать и самому Евгению Петровичу:

      Место действия можно определить точно – Крестцы. Именно там, «на грязном полустанке меж вагонов», ожидает отправки в тыл молодой боец. Там же, где и автор стихотворения «Прикосновение», раненый в первый раз 17 ноября 1941 года под Новгородом.

      Лейтмотивом наиболее трагических стихотворений Е. Орловского послужили бы эти строки: «Два первых года яростной войны // Любой ценой мы затыкали бреши» («Однополчане»). Эти «песни и пляски смерти» уносят читателя в юность старого солдата. Уносят туда, где под Большими Дубовицами стояла сгоревшая «тридцатьчетвёрка» («Экипажу»). Невольно заглядывая в откинутые люки, читатель слышит, как «крупных капель траурные звуки, рождались там, в сожжённой темноте». Слышит, то в гиблых болотах Сучан пулемёт «МГ», отсчитывающий «секунд последних величины» («Наш 1942 год»), то неожиданно мирную грозу над развалинами Киневиц (Удивительный вечер отцвёл»).

      Деревни Большие Дубовицы, Киневицы, Лычково, Налючи. Переправы на Волхове и Поле. В стихах Е. Орловского это не просто географические названия мелких населённых пунктов и рек Новгородчины. Это точные адреса павших соратников – учтённых, а ещё больше – безымянных. У лирического героя поэта есть и другие дороги – победные: Орша – Минск – Лида – Друскиненкай и, наконец, небольшой польский городок Сувалки. Примерно в ста километрах западнее от него, подорвавшись на мине, 24 декабря 1944 года окончил свой боевой путь капитан Е.П.Орловский. Впрочем, как и его лирический герой («Маки»).

1. II.

       Эпиграфом этого поэтического сборника Орловского могла бы послужить строка из стихотворения Ярослава Смелякова «Два певца»: «Голос свирели и трубный глас». «Трубный глас» в поэзии нашего земляка действительно поразил всех литераторов: и чайковских, и пермских. А «голос свирели» Орловского первым услышал Виктор Николаевич Дворник, замечательный чайковский журналист и поэт. Будучи руководителем литературного объединения при редакции газеты «Огни Камы» он призывал нас вслушаться в лирические «обертоны» поэзии Орловского, чистое звучание которых ощущается и в «Красных маках» (1995) – в то время единственной его лирической книге.

      Неожиданно выступая поэтом-пейзажистом, Орловский почувствовал глубинную поэтичность самой природы как предмета созерцания.  И вслед за Б. Пастернаком,  он по-своему  определил через природу сущность поэтического вдохновения: «Зима в апреле не права – // Сковала воды ранним утром. // По неизведанным маршрутам // В мои стихи идут слова» («Начала»).

      В живописных фрагментах стихотворений Орловский чаще всего варьирует две эстетические разновидности пейзажа: бурный – «грозовые дожди расплескала природа» («Почему?»), «Гром раскатился, опрокинув ливень» («Июнь»), или унылый – «над лугами холодная дымка ползёт», «следы паутинок на жухлой стерне» («Седая тишина»), «да серый холм на пепелище»и др. Нередко, лишённые естественного освещения небесными светилами – Солнцем и Луной, они ирреальны, подобны документальным чёрно-белым, слегка тонированным фотографиям: «Скрывалось солнце временами // В поднятой танками пыли» («На подходе»), «Глухая предрассветная пора // Подсвечена прифронтовым пожаром» («Однажды»), «От взрыва мин лиловые туманы» («Курганы»), «И копоть даже в утреннем тумане // Чернела на разорванной броне», «И розоватый в сполохах зарниц // Пух тополиный в вечном хороводе» («Экипажу Т-34»).Война…

      Другую цель преследовал поэт-фронтовик: показать, что в ужасах кровавой бойни советский солдат остался человеком, не потерял способности удивляться и слышать голос любви. Кстати, удивление – важнейшее эмоциональное состояние лирического героя Орловского, а также ключевой эпитет поэта, олицетворяющий человечность, жизнь. Танцующий боец, очарованный «прекрасной в таинстве своём» мелодией вальса, восклицает, глядя на партнёршу: «До удивления счастливая, вы позабыли обо всём!» («Вальс»). Первое «виденье» приходящего в сознание тяжелораненого – высокая, голубоглазая медсестра. И первое его чувство, и мысль – «до удивления красивая!» («Моя славянка»). Уставший от боёв и многовёрстного похода солдат вдруг замечает: «Плывёт до удивленья тонок // По лужам месяц молодой» («Эпизод»). «А кто-то последним тоскующим взглядом//Увидит седую луну в облаках», - это последнее удивление, которое навечно застынет в глазах убитого солдата… («Седая тишина»).

       Контрапункт эмоции удивления, её антитеза – туман, основной мотив пейзажной и любовной лирики военных стихов Орловского. Реже этот элемент вводится чайковским поэтом в традициях

унылых и фантастических пейзажей В. Жуковского, А. Пушкина, М. Лермонтова и И. Анненского как «вуаль»,размывающая строгие очертания предметов. Или в духе эстетики «безобразного», «отвратительного» пейзажа Н. Некрасова, отчасти, А. Блока. К примеру, у Орловского: «Тумана клочья над болотом // Дышали горечью осин» («Снайпер»). Но чаще туман у него – это граница между жизнью и смертью, роковое предчувствие лирического героя, предвестник смерти и, наконец, сама смерть: «Туманился вечер тревогой», «Окончилась песня, туманится вечер» («Память о Лычково»), «Под смутным пологом тумана // Идут усталые войска» («Междуречье Ловати и Полы»), «И тянет ветер саваны туманов // Среди ветвей осиновых вершин («Старому другу»), «От взрывов мин лиловые туманы» («Курганы»), «Чьи души унеслись за волнами тумана… // Куда? Зачем? Никто их не вернёт назад» («Поехало-пошло…»).  

строфа стихотворения «Последний километр», датированного 28 октябрём 1998 года. В отечественной поэзии вряд ли встретишь использование мотива тумана в таком ракурсе!

      Излюбленные цвета Орловского – голубой и синий – в чистом виде это символы-«индикаторы» духовного совершенства его лирических героев и природы: «Я ж загляделся в голубое небо - // Глаза мои находят в нём покой» («Здесь, на Земле»), «Высокая и голубоглазая, // Зрачки свечой озарены» («Моя славянка»), «Мелодия юности – «Синий платочек» // Спешит над изрытым пространством ко мне» («Седая тишина»), «Кусочек кварца с позолотой // Чуть синевою оттенён» («Медальон»). В стихотворении «Июнь» влюблённые прячутся от ливня «в оркестровой раковине синей».Страшные же, уродливые  явления жизни «гасят» эти цвета: «Пыль над колонной, словно шлейф войны, // Совсем скрывает небо голубое» («Десант»). Или, как в стихотворении «Кто?», их «размывают»:

      В ирреальных военных пейзажах «Красных маков» суффиксом «оват» (в смысле, «не совсем такой») Орловский «приглушает» и другие, реже встречающиеся в его поэзии основные тона: зеленоватый сноп ракеты, розоватый тополиный пух, серовато-лиловый закат и др.

      Поразительно, но в поэтических пейзажах целого ряда стихов цветность полностью исчезает.  Зато важнейшей мотивацией лирического героя становится романтика: «Романтика звала, звала, // Дорожкой лунною маня» («Юбилейное»), «Романтика манит //Во Млечные дали» («Вселенная любовь»), «Ночь и любовь воспевают давно, // Моря романтику Грин описал» («Ассоль»), «Ну, что же, романтики, время плывёт, // По Млечным путям бесконечной Вселенной» («Истины») и т.п. И как следствие, возвеличивание природы до вселенских масштабов, превосходящих человеческое видение и разумение. И в стихах Орловского «мерцают дальние миры» - это «туманности Галактики // Нам шлют свой запоздалый свет» («Вечер»). Там «любовь существует // В пространствах Вселенной» («Вечность»), «А Солнце по законам мудрым // Расплавит льдистые оковы». На Земле – «Ночь такая, что Плеяды // Можно в небе увидать» («Перевалив за тропик Рака»), «шумит мировой Океан» и «материков таинственные сдвиги».

      Разработка Евгением Орловским космической темы в стихах последнего периода творчества возводит его в ранг самого «звёздного» чайковского поэта. Это роднит его с одержимой звёздами славной плеядой русских «космический» поэтов – М. Лермонтовым, В. Брюсовым, А. Блоком, И. Буниным и О. Мандельштамом.

      И на нашей планете его лирический герой-речник – «в розе ветров»: «Видел я Обь и угрюмый Байкал // И ковыли на широких равнинах» («Две половины»), и «древний воинственный город» - Елабугу, и «есть в Перми посёлок – Нижняя Курья («Перезимуем!»).Отсюда – его наблюдательность и основательно развитые «древесный» мотив (сосна, ель, липа, берёза, ива, вяз) и мотив фауны (дятлы, сороки, соловьи, стрижи, вороны, воробьи, голуби и «танцующие рыбки»). «В болотах красивые цапли // На кочках танцуют Кан-Кан» - каково!? По богатству поэтической фауны и флоры, по непосредственности эстетического чувства природы Орловский в чайковской поэзии также выходит на первое место. И по праву В.Н. Дворник назвал Евгения Петровича «капитаном цеха чайковских поэтов»!

1. III.

      Возможно, кто-то возразит: «Зачем Евгений Петрович писал о войне? И так отечественная литература была слишком военизированной! Сорок лет после Победы мы жили под мирным небом. Это после начала горбачёвской перестройки мы перессорились да передрались. Пора бы войну забыть – это было бы гуманно!».

      Позвольте задать вопрос словами Маяковского: «Где вы увидали этот мирный небосвод?..». Над нашим городом, что ли? Тогда обратимся к статистике.

      По архивным документам Фокинского (Чайковского) РВК из 4296 человек, призванных с 1941 по 1944 год, домой не вернулось 2232. Причём, по состоянию на 1 декабря 1994 года семьсот восемьдесят погибших числятся в списках без вести пропавших. До сих пор родные и близкие пытаются отыскать «в спиралях Вечности их след». Для них Великая Отечественная война ещё не окончилась.

      И ещё немного статистики. Только в Чайковском районе по данным на 1 декабря 1994 года проживало двенадцать участников венгерских событий 1956 года. Из них двое призывались нашим военкоматом – рядовой Дмитрий Ефимович Котов и старший сержант Николай Максимович Калабин, награждённый медалью «За отвагу». Не сувенирами одарила Венгрия и рядового Ивана Афанасьевича Порошина: ранение, орден Славы III степени.

      13 августа 1969 года при защите Государственной границы СССР в бою с китайскими провокаторами отличился ещё один наш земляк – сержант Михаил Павлович Бабичев. Его медаль «За отвагу» говорит о многом. Могилы восьми воинов-афганцев – ещё свежая, кровоточащая рана

нашей малой Родины. Сначала они появились в Альняше и Уральском, затем – в Чайковском и Ольховке. Это сыновья и внуки солдат Великой Отечественной…

      Верю, для многих из нас это Боль. Но предвижу и злые реплики, дескать, не с теми воевали, не за то воевали. Однако не слишком ли часто мы стали виновато опускать головы за свою историю? По крайней мере, в США участники войн в Корее, на Кубе и во Вьетнаме – национальные герои! Не говоря уже о солдатах Второй мировой. Кувейт, Гаити, Иран и Афганистан пополнили их списки.

      Американцы гордятся своей историей. А мы? Разве вправе мы ставить точку после фразы «никто не забыт, ничто не забыто»? Разве зарубцевались раны прошедшей войны?..

      Листаю семейный «Дневник путешествий 1984 – 1990 годов» Евгения Петровича и Геры Ивановны Орловских. Названия населённых пунктов, их достопримечательности, адреса новых друзей, погода – обычные записи «на память». Но встречаются и такие, от которых стынет в жилах кровь.    

    «01.09.84 г. В Новой Деревне поставлен обелиск Славы девяти тысячам неизвестных солдат…

1. 09.88 г. Поехали к братской могиле около Больших Дубовиц. Здесь захоронены останки неизвестных солдат, собранные в 1985 – 1988 годах…
2. 05.90 г. Новая Деревня. Собрали: берцовых костей – 33, черепов – 4…».

      У В.Верещагина есть картина «Апофеоз войны». Русский художник символично изобразил гору

черепов в пустыне. Евгений Петрович и Гера Ивановна знают картину не по репродукциям:

      Эта строфа стихотворения Е.Орловского «На Северо-Западном без перемен» - документ огромной обличительной силы, документ горькой правды. Но не только стихами поэт взывает к сердцам людским.

      13 августа 1987-го и 5 сентября 1988 года в Парфинском районе Новгородской области появились пять мемориальных мраморных плит. Установил их на свои средства Евгений Петрович. И без чьей-то указки или поручения. По просьбе Орловского плиты были сделаны в Чайковском РЭБе флота. Авторы проекта и исполнители – художник Юрий Алексеевич Коновалов и бригадир строительной бригады Валентин Васильевич Шварёв, к сожалению, уже покойные.

      Кто может сказать, сколько тысяч человек застывало у плит Орловского в скорбной сосредоточенности – в Борках, Лычково и под Васильевщиной! Здесь же 15 февраля 1943 года в тяжёлом танке КВ сгорел двоюродный брат поэта Юрий Евгеньевич Иголкин. Который год помянуть героев приходят люди к месту гибели экипажа «тридцатьчетвёрки» под Большими Дубовицами и поднимаются на вершину одного из трёх курганов у реки Пола!

      У Орловских хранится письмо № 243 от 15.02.89 г., подписанное председателем Парфинского райисполкома В. С. Убоговым. В нём Евгению Петровичу вынесена благодарность «за патриотическую инициативу и оказание помощи по изготовлению и установке памятных плит на территории Новодеревенского сельского Совета». Только дело не в благодарности. Как и в сорок первом, Евгений Петрович жил не ради славы. Свидетельство тому – покаяние, звучащее в строках его стихотворения «Однополчане»:

      Беспамятство – вот с чем боролся поэт Евгений Орловский. Он остро ощущал, что только Памятью живёт преемственность поколений – это земное бессмертие народа. И в первую очередь, Памятью о тех, кто не дошёл, не вернулся, защитив от страданий и гибели Жизнь. Возможно поэтому, когда, по выражению Шекспира, «распалась связь времён», у Орловского всё пронзительнее звучала нота тоски о чувстве локтя, о товарищах, на которых можно положиться – тоска по окопному братству («На Северо-Западном без перемен», «Удивительный вечер отцвёл», «Мой старый друг» и другие). И всё чаще через его сердце проходили погибшие. В стихотворении «Старый блиндаж» даже мысль поэта застыла на грустном празднике мёртвых:

      Эту ношу Е. Орловский пронёс до конца своих дней. С надеждой, что рядом с ним станут сыновья и внуки. Стали! Настоящая книга – тому свидетельство. И стихи в ней проникнуты верой, что читатель грядущих поколений наконец-то поймёт:  у войны не женское, не человеческое лицо…

      Война и мир. «Костёр самосожжения» и живые, нежные человеческие чувства. Почему же за шестьдесят семь лет мы так и не научились ценить каждую отдельно взятую человеческую жизнь? Не потому ли, что в сталинский послевоенный период фронтовики об этом говорить не могли? А когда в хрущёвскую «оттепель» заговорили, то в угаре первых шокирующих разоблачений нам было не до них.

      В брежневском застое голос ветерана заглушался громами бесчисленных праздничных  салютов. К моменту принятия нашумевшей «Программы мира» в нашем сознании уже прочно укоренилось представление, что война – прерогатива историков, писателей, кинорежиссёров, композиторов и художников. Но дороже всего человечеству обходятся именно иллюзии. Мы не исключение. Счёт нам предъявлен: Афганистан, Фергана, Карабах, Чечня и Осетия. И самое страшное – автомат Калашникова в руках преступника…

       Бесспорно, наша история имеет не менее богатый опыт созидания. Ярчайший пример – боевой и трудовой подвиг ветеранов Великой Отечественной. Вернувшись с фронта, они вместе с тружениками тыла сумели в кратчайший срок поставить на ноги порушенную войной страну.

       Новая книга Орловского даёт ещё один шанс по-настоящему выслушать ветерана. Ведь опыт поколения «орловских» в сочетании с нашей энергией возродили бы Отечество в третий раз за последние сто лет – Бог любит Троицу! Может случиться так, что  последующее десятилетие слушать будет некого. И наполовину наполненный стакан с ломтиком хлеба у пустого стула нашу совесть уже не очистят.