НАЦИОНАЛЬНЫЙ ПАРК.
Чайковский р-н. Площадь 3 999 га.
Первый участок. Границы. Вост.: от места пересечения административной границы Перм. обл. и Республики Удмуртия с р. Камой вверх по течению по левому берегу р. Камы (по линии среднего многолетнего уреза воды в летнюю межень) до северо-вост. угла квартала 39 Чайковского лесничества Чайковского лесхоза.
Юж.: от северо-вост. угла квартала 39 Чайкоского лесхоза по юж. границе квартала 39 до пересечения с вост. границей квартала 38 Чайковского лесничества Чайковского лесхоза, затем на юг по границе квартала 38 до его юго-вост. угла, далее на запад по юж. границам кварталов 38, 37, 36, 35 (исключая промплощадку) до юго-зап. угла последнего (до административной границы Перм. обл. и Республики Удмуртия). Зап. и сев.: от юго-зап. угла квартала 35 Чайковского лесничества Чайковского лесхоза по административной границе Перм. обл. и Республики Удмуртия на север до места пересечения с р. Камой.
Второй участок. В границах квартала 47 Чайковского лесничества Чайковского лесхоза.

Виктор Дворник. СТОЯНКА. (отрывок из статьи "Имя дома твоего")

В середине 50-х прошлого века, когда на берега Камы в районе села Сайгатка высаживались первые строители Воткинской ГЭС — последней из знаменитого плана ГОЭЛРО, археолог В. А. Могильников открыл стоянку «Красное плотбище». Стоянка - место поселения людей, живущих по родово-племенному укладу.

Недавно с интересом прочитал часть рукописи своеобразного словаря синонимов, над которым работает Анатолий Николаевич Чадов, и выписал ряд, касающийся нашей темы. Вот этот ряд: аул-аил-мыза-орда-заимка-кишлак-краалъ-деревня-колония-поселок-селение-слобода-станица-пригород-фактория-поселение-становище-сверхгород-мегаполис. Два слова берут начало от стоянки.

В. П. Денисов в 1964-75 годах провел раскопки на левом берегу Камы в четырех километрах от деревни Чернушка, здравствующей и поныне. Обнаружены полуземляночные прямоугольные жилища Турбинской культуры эпохи бронзы [9x8 м), очаги и хозяйственные ямы, а также несколько разрушенных погребений с металлическими вещами турбинского типа (второе тысячелетие до новой эры). Найдены кремневые и каменные шлифовальные орудия труда, наконечники стрел, а также обломки глиняной посуды железного века. Имя стоянки - Красное Плотбище - созвучно с веком ушедшим. Правда, в нем соединены два понятия, довольно отдаленные друг от друга эпохами.

Плотбище - место вязания бревен в плоты для сплава леса по реке. И родилось слово тогда, когда человек занялся этим ремеслом. Определение красное связано с советской эпохой. В начале её любили давать возвышенные имена простым явлениям быстротекущей жизни. К слову, место для вязания плотов действительно идеальное - красное: широкий берег от самого леса полого уходит в воды Камы.

Из  доброй  дюжины  понятий «стоять» обращаю внимание на такое: быть, занимать положение, выполняя работу. Например, стоять у власти... И сегодня это понятие живет и здравствует. А в русском государстве XIV-XVI веков была административно-территориальная единица - стан. Собой представляла она полицейский округ из нескольких волостей во главе со становым приставом. В уездах было по два-три стана.

«Стоянием на Угре» названы в истории военные действия в 1480 году между ханом Большой Орды Ахматом и великим князем Иваном III. Он отказался в 1476 году платить Орде ежегодную дань. После неудачной попытки Ахмата форсировать реку Угру (приток Оки) монголо-татары в октябре-ноябре не отважились на решительные действия и отступили.

ДЕНИСОВ В. П. РАСКОПКИ КРАСНОПЛОТБИЩЕНСКОГО ПОСЕЛЕНИЯ // Археологические открытия 1976 г. ; отв. ред. акад. Б. А. Рыбаков. – М. : Наука, 1977. – С. 144–145.

Чайковский отряд Камской экспедиции Пермского государственного университета совместно с Пермским областным краеведческим музеем продолжили раскопки Красноплотбищенского поселения на левом берегу р. Камы, 4 км. северо-западнее дер. Чернушки Чайковского р-на Пермского обл. Поселение (10 000 кв. м) расположено на краю первой надпойменной террасы, которая двумя уступами выходит к берегу р. Камы и систематически разрушается весенними паводками. На поверхности его прослеживаются следы не менее 40 углублений, сохранившихся на месте древних жилищ-полуземлянок. Ранее здесь были раскопаны шесть прямоугольных жилищ-полуземлянок и одна хозяйственная постройка.

В 1976 г. изучалась продолговатоовальное углубление (24х8 м), канавообразное дно которого углублено но отношению к краям на 0,5 м. Углубление располагалось вдоль края верхнего уступа террасы на высоте 10 м. над уровнем реки и полностью вписалось в границы раскопа (26х12 м). В результате удалось почти полностью проследить очертания сложного жилища- полуземлянки. Длина его не превышала 27 м, а ширина — 9 м. В центре находилась жилая секция, имевшая правильную прямоугольную форму (10 х 8 м). Уплощенное дно ее было углублено в песчаный грунт на 0,5—0,6 м (1,0— 1,1 м. от современной поверхности). Вдоль продольной оси этой секции прослежены два овальных грунтовых очага, размером 1,5 х 1,2 м. К западу и востоку от нее располагались две хозяйственные секции, через которые осуществлялся выход на поверхность. Обе они углублены в грунт, но несколько меньше, чем центральная секция жилища. С восточной секцией (5х8 м) неправильной прямоугольной в плане формы центральная часть соединялась углубленным переходом длиной 4 и, а от западной, имевшей прямоугольную форму, отделялась перегородкой. Внутри хозяйственных секций прослежено еще по одному овальному грунтовому очагу диаметром около 2 м. Кроме того, в хозяйственных секциях обнаружены четыре развала керамики от больших глиняных сосудов полу яйцевидной формы.

В заполнявшем жилище культурном слое, мощность которого достигала 1 м, встречено много мелких фрагментов керамики, орнаментированной преимущественно гребенчатым штампом; мелкие шлифованные тесла и долота; кремневые наконечники, в основном листовидной формы; ножи, скребки, проколки, сверла, а также многочисленные обломки орудий, кремневые осколки и отщепы. В жилище найдена также небольшая очковидная медная подвеска. Материал из жилища находит близкие аналогии из памятников гаринского этапа турбинской культуры и позволяет датировать его серединой II тыс. до н. э.

Из книги: Вестник археологии, антропологии и этнографии. 2013. № 4 (23), С. 13-21.

МЕТАЛЛООБРАБОТКА ГАРИНСКОЙ КУЛЬТУРЫ ВЕРХНЕГО И СРЕДНЕГО ПРИКАМЬЯ

С.В. Кузьминых, А.Д. Дегтярева, В.П. Денисов

Аналитические материалы свидетельствуют о функционировании на территории Верхнего и Среднего Прикамья металлургического очага — сравнительно маломощного на фоне производственных центров Циркумпонтийской металлургической провинции, но в то же время передового и достаточно крупного на фоне очагов и центров металлообработки энеолитических культур лесной полосы Северной Евразии. Производственная деятельность гаринского очага базировалась на добыче местных медистых песчаников, выплавке и плавке окисленной меди и в небольших масштабах — самородной. Достаточная осведомленность о свойствах и пороках окисленной меди, умение выплавлять ее из руды и обрабатывать при предплавильных температурах свидетельствуют о высокой квалификации кузнецов-литейщиков гаринского очага.

Эпоха раннего металла, гаринская археологическая культура, Прикамье, анализ металла, металлообработка, металлургический очаг.

Данная статья является первым опытом аналитического исследования металла гаринской культуры, который базируется не только на изучении химического состава металлических изделий, но и на выявлении технологических процессов их изготовления. Для исследования химического состава и микроструктурных данных были отобраны пробы и срезы для анализа. Настоящая выборка — в отличие от предшествующих сборов проб для спектрального анализа металла энеолитических культур лесной полосы Восточной Европы [Черных, 1970, табл. XI; Кузьминых, 1977а, б; 1980; 1995; Кузьминых, Агапов, 1989; Кузьминых, Черных, 1976; Черных, Кузьминых, 1977; Черных и др., 2011, табл.] — носила случайный характер и определялась доступностью материалов в археологических фондах Пермского государственного университета и краевого краеведческого музея.

В исследованной выборке (24 экз.) в равной мере представлены как готовые мелкие изделия, так и полуфабрикаты и слитки с низкой металлоемкостью. Они происходят из поселений Красное Плотбище (19 экз.), Чернашка (2 экз.), Заюрчимское 1 (1 экз.), Бор 1 (1 экз.) и святилища Писаный камень (1 экз.) (раскопки и сборы 1950–1970-х гг. О.Н. Бадера, А.И. Чистина, В.П. Денисова) (рис. 1). В составе коллекции: орудия — ножи (2 экз.), обломок черешкового долота (1 экз.), шилья (6 экз.); украшения — бляшка-розетка, подвеска, браслет, пронизь; сырье и заготовки — слитки (4 экз.) и полосовые полуфабрикаты (7 экз.).

Культурный контекст всех поселенческих находок — слои и сооружения гаринской культуры. Сомнения есть лишь в отношении бляшки-розетки из слоя святилища под Писаным камнем. Она найдена не в слое святилища вместе с керамикой и каменными орудиями гаринской культуры, а в расщелине скалы вместе с кремневым наконечником стрелы подтреугольно-сводчатой формы с прямым основанием и пильчатой ретушью [Бадер, 1954, с. 250, рис. 6, 3]. Наконечники этого типа (их в святилище всего три), по замечанию О.Н. Бадера, принадлежат к основному типу стрел Турбинского могильника [Там же, с. 247] и, добавим,— большинства известных сейминско-турбинских могильников, а также Канинского святилища [Черных, Кузьминых, 1989, рис. 106, 24–39]. Сама бляшка-розетка относится к редкому типу украшений этнографически самобытного костюмного комплекта, присущего в Восточной Европе лишь носителям абашевской общности [Кузьмина, 2000, с. 102, 103, рис. 25]. В этой связи более вероятна связь данной находки с сейминско-турбинским или абашевским жертвенным комплексом на святилище Писаный камень.

Морфология исследованных предметов типична для металлопроизводства гаринской культуры Прикамья. Ножи из поселений Бор 1 и Чернашка [Бадер, 1961а, рис. 23, 1; Черных, 1970, рис. 56, 43] — двулезвийные, с выделенным черенком – принадлежат к двум конечным типологическим разрядам (КТР). Первый — с асимметричным лезвием и притупленной пяткой черенка. К этому же разряду среди орудий энеолитических культур лесной полосы отнесен нож из Удельно-Шумецкого 5 поселения волосовской культуры [Халиков, 1969, рис. 55, 23; Никитин, 1991, рис. 62, 14]. Второй КТР — орудия с симметричным лезвием и игловидным черенком — является наиболее распространенным типом ножей в культурах лесного энеолита (7 экз.). Кроме Чернашки, это экземпляры с поселений гаринской культуры Старушка 3, Лёвшино, Камский Бор 2, Тюремка 3 и юртикской — Усть-Лудяна 2 [Черных, 1970, рис. 56, 40; Коногорова, 1961, рис. 14, 2; Бадер, 1961б, рис. 104, 4; Черных, 1970, рис. 56, 41; Наговицын, 1980, рис. 12, 1; Кузьминых, 1980, рис. 1, 1]. Условно к этому же разряду отнесен медный нож из числа случайных находок у д. Пашино на оз. Сугояк в Красноармейском р-не Челябинской обл. (ЧОКМ, № 4881).

В 1971 г. на поселении Красное Плотбище (р. 1, яма, уч. В/Г–6, 7) было найдено, как полагал В.П. Денисов, «небольшое клиновидное орудие» [1972, с. 23]. Его можно отнести к разряду небольших, но массивных долот с узким поперечным лезвием [Там же, рис. 18, 1], широко использовавшихся на протяжении всей эпохи раннего металла. В слое над ямой обнаружены еще два клиновидных орудия или заготовки [Там же, с. 23]. Один из фрагментов (рис. 1, 3) был аналитически исследован. Сохранилась, судя по всему, деформированная пятка массивного кованого долота или его заготовки; сечение клина — трапециевидное. О типе орудия судить затруднительно, но отметим, что массивные долота и литейные формы заготовок для их отковки известны в энеолитических культурах лесной полосы: в той же гаринской — поселения Бойцовское 6, Русско-Азибейское 3, поздневолосовской — Ховрино, имеркской — Новый Усад 4, Волгапино [Бадер, 1961б, рис. 47, 4; Кузьминых, 1977а, рис. 7; Вискалин, 2002, рис. 5, 1; Королев, Ставицкий, 2008, рис. 160, 1, 2, 4, 5, 7–9, 11–14; 161, 1–9].

Серия шильев (6 экз.) из поселений Заюрчимское 1 (рис. 1, 4) [Бадер, 1959, с. 118], Красное Плотбище (рис. 1, 5–8) [Денисов, 1970, рис. 21, 5–7, 9; 1972, рис. 28, 1–3, 5, 6, 15] и Чернашка (рис. 1, 9; Пермь, АКУ, № 436–6600) принадлежит к разряду обоюдоострых3, без упора; сечение — круглое, квадратное и прямоугольное; шило с Чернашки — с загнутым концом. Орудия данного КТР, наряду с шильями с притупленным концом, являются наиболее распространенными не только в энеолите лесной полосы, но и в культурах эпохи раннего металла в целом. Обоюдоострые шилья известны в таких гаринских памятниках, как Камский Бор 2, Заосиновское 1, Выстелишна, Тюремка 3, Русско-Азибейское 3 [Коногорова, 1961, рис. 13, 6; Денисов, 1983, с. 144; Бадер, 1961а, рис. 45, 2; 1961б, рис. 104, 2; Кузьминых, 1977а, рис. 3, 7] и др.

Кроме упоминавшейся бляшки-розетки абашевского типа из святилища у Писаного камня, аналитически исследованы еще три украшения — подвеска, браслет и пронизь из поселения Красное Плотбище [Денисов, 1972, с. 23, 32, рис. 28, 11]. Первое из них (рис. 1, 11) относится к разряду кованых массивных колец с сомкнутыми концами. Подвески — лунницы и кольца — принадлежат к характерной группе украшений гаринской культуры. Среди них особенно выделяются кованые подвески-лунницы с несомкнутыми концами (Красное Плотбище, Выстелишна, Старушка, Усть-Паль) [Денисов, 1977, с. 145; Бадер, 1961а, рис. 45, 1; Бадер, 1959, рис. 33, 1; рис. 47, 2]. Массивные расплющенные кольца являются их модификацией и широко распространены в энеолитических культурах лесной полосы — от Карелии (Пегрема 1, Вигайнаволок 1) и Финляндии (Suovaara) до Урала (см. обзор: [Кузьминых, 1995]).

Фрагмент широкого пластинчатого медного браслета (рис. 1, 13) — единственное подобное украшение в памятниках гаринской культуры. Браслеты в целом не характерны для энеолитической металлообработки лесной полосы. Не исключено, что в Красном Плотбище эта находка связана с позднебронзовым жертвенным комплексом [Денисов, 1973, с. 17, 22], к которому относятся три ножа с перекрестьем и перехватом (один из них с налитой рукоятью) [Денисов, 1970, рис. 21, 1–3], два наконечника копья с лавролистым и листовидным пером и укороченной втулкой [Денисов, 1973, рис. 17, 1, 2].

Пронизь свернута из массивной раскованной пластины (рис. 1, 10) и принадлежит к разряду несомкнутых, с заходящими краями. Кроме Красного Плотбища, аналогичные находки есть и в других энеолитических памятниках Уральского регина — Чернушка (2 экз.), Чебаркуль 10 и Береговая 6 (см. обзор: [Кузьминых, 1995]). В последующие эпохи бронзы и раннего железа подобные пронизи изготавливались уже из тонкой листовой меди и бронзы.

Слитки и полосовые полуфабрикаты (пластины), наряду с отходами производства (капли, сплески, лом), составляют в процентном отношении львиную долю металла в энеолитических памятниках лесной полосы. Поселения гаринской культуры особенно насыщены сырьем, заготовками и отходами производства [Там же].

Проанализированные изделия представлены одной металлургической группой — чистой медью. Данные микроструктурного анализа позволили также уточнить характер исходного сырья — в преобладающем большинстве образцов (70 %) обнаружены включения эвтектики Cu-Cu2O, свидетельствующие об использовании для изготовления предметов чистой окисленной меди. По всей видимости, основным исходным сырьем служил малахит, куски которого в большом количестве встречены в слое поселения Красное Плотбище [Денисов, 1970, с. 40; 1972, с. 26]. Вполне вероятным представляется также использование для плавки самородной меди, в изобилии встречающейся на рудных месторождениях Прикамья. Косвенным свидетельством этого могут служить данные микроструктурного анализа полосовой заготовки, на шлифе которой обнаружены многочисленные включения эвтектики αCu+αAg. Судя по площади, занимаемой эвтектикой, содержание серебра в составе заготовки доходит до 10 %. По данным Н.В. Рындиной, самородная медь, помимо других признаков, диагностируется также повышенным содержанием серебра, концентрация которого может доходить до целых долей процента [1998, с. 20].

Изготовление орудий труда и украшений осуществлялось преимущественно с использованием кузнечных процессов (64,3 %), реже — с использованием литейных технологий (35,7 %). Литье в односторонних литейных формах с плоскими крышками зафиксировано лишь для ножей и украшений — этнических индикаторов: бляшки-розетки и подвески. Лезвийная часть ножей после литья дорабатывалась кузнечной ковкой, направленной на вытяжку и заострение лезвий. Ковка протекала либо при предплавильных температурах 900–1000 °C, либо в режиме неполной горячей ковки при 250–400 °C (ан. 1167, 1159; рис. 2, 1, 2). Вывод находит подтверждение в особенностях микроструктурных данных — размерах кристаллов, степени деформированности исходной литой структуры, замерах микротвердости металла.

Долото (представленное обломком) и шилья изготовлены также из чистой окисленной меди в процессе ковки, сопровождавшейся степенями обжатия металла 70–80 %, в двух случаях обжатие не превышало 50–60 % (долото, шило, ан. 1186, 1188). Ковка направлена на придание заготовкам прямоугольной или овальной формы, заострение рабочих окончаний. Следов преднамеренного упрочнения металла холодной проковкой в микроструктурах изделий не обнаружено, замеры микротвердости металла находились в пределах 78–119 кг/мм2. Преобладала горячая ковка в режиме 600–800 °C (ан. 1186, 1189, 1188, 1160; рис. 2, 3–5, 8). Изготовление двух шильев велось при предплавильных температурах 900–1000 °C, о чем свидетельствует диаметр зерен 0,12–0,15 мм, а также показатели микротвердости металла 79–89 кг/мм2 (ан. 1163, 1191; рис. 2, 7, 8) [Равич, Рындина, 1989, с. 99]. Одно орудие проковано при низких температурах — в режиме неполной горячей ковки при 250–400 °C, на что указывает наличие отдельных рекристаллизованных участков на фоне деформированной матрицы (ан. 1157, рис. 3, 1).

Украшения изготавливались либо по литейным технологиям, либо свободной кузнечной ковкой. Значимые этнические маркеры — подвеска и бляшка-розетка были отлиты в односторонних литейных формах с плоскими крышками, о чем свидетельствуют хорошо прослеживаемые литейные швы на боковых поверхностях изделий (рис. 4). Судя по характерным губчатым затекам, отливка украшений производилась в глиняные литейные формы. После литья подвеска согнута в кольцо при предплавильных температурах 900–1000 °C, при этом первоначальная литая полиэдрическая структура практически не изменилась, появились отдельные участки крупных рекристаллизованных зерен (ан. 1161, рис. 3, 2). Браслет и пронизь получены также из чистой медиковкой полосовых заготовок, направленной на плющение изделий и сворачивание на округлых оправках. Операции осуществлялись вгорячую при температуре 600–800 °C (ан. 1187, рис. 3, 3) и 900–1000 °C при степенях обжатия 80–90 % (ан. 1164, рис. 3, 4).

Исследованные слитки имеют небольшой вес, отлиты на дне сосудов или небольших тиглей (ан. 1184, 1166, 1185, 1183; рис. 3, 5, 6). Изделия относятся к категории рафинированных, поскольку металл отличается исключительной чистотой. При микроструктурном исследовании обнаружены лишь включения эвтектики Cu-Cu2O. Остывание некоторых слитков происходило замедленно по мере остывания печей или очагов на открытом воздухе, что привело к чрезмерному окислению (ан. 1166, рис. 3, 6).

Заготовки представляли собой полосовые полуфабрикаты, предварительно отлитые в литейных формах и далее подвергнутые ковке с обжатием 50–60 % или с использованием более существенных степеней обжатия 70–80 %. Кузнечные операции проводились вгорячую при температуре 600–800 °C (ан. 1162, 1178, 1182; рис. 3, 7), а также 900–1000 °C (ан. 1179, рис. 3, 8). В трех случаях заготовки были прокованы в режиме неполной горячей ковки при температуре 300–500 °C (ан. 1180, 1181, 1196). В одном случае обнаружена рекристаллизованная структура на фоне большого количества крупных линзовидно-вытянутых цепочек включений эвтектики αCu+αAg ярко-синего цвета, к появлению которых приводит ограниченная растворимость компонентов в твердом состоянии. Судя по площади, занимаемой эвтектикой, содержание серебра в меди доходило до 10 % [Двойные и многокомпонентные системы…, 1979, с. 51].

Гаринские кузнецы были осведомлены о свойствах чрезмерно окисленной меди — ее повышенной хрупкости при всех видах ковки, поэтому обработка сопровождалась предохранением поверхности металла от окисления [Сучков, 1967, с. 8]. В 60 % случаев содержание кислорода находилось в пределах нормы и только в микроструктурах 7 изделий концентрация кислорода составляла 0,25–0,39 %. Свободная ковка по формовке орудий и украшений осуществлялась преимущественно вгорячую — при температуре 600–800 °C (42,1 %) или при предплавильных температурах 900–1000 °C (31,6 %), гораздо реже — при низких температурах в режиме неполной горячей ковки при 250–400 °C (26,3 %). Использование высокотемпературных предплавильных режимов обработки металла при 900–1000 °C представляется очень интересным и примечательным фактом, поскольку требовало достаточно высокой квалификации и длительных навыков обработки окисленной меди. Режим холодной обработки металла по данным микроструктурного анализа не отмечен.

Полученные аналитические материалы свидетельствуют о функционировании на территории Верхнего и Среднего Прикамья металлургического очага сравнительно маломощного на фоне производственных центров Циркумпонтийской металлургической провинции, но в то же время передового и достаточно крупного на фоне очагов и центров металлообработки энеолитических культур лесной полосы Северной Евразии. Производственная деятельность гаринского очага базировалась на добыче местных медистых песчаников [Черных, 1970; Кузьминых, Агапов, 1989], выплавке и плавке окисленной меди и в небольших масштабах — самородной. Достаточная осведомленность о свойствах и пороках окисленной меди, умение выплавлять ее из руды и обрабатывать при предплавильных температурах свидетельствуют о высокой квалификации кузнецов-литейщиков гаринского очага. Кроме того, есть основание предполагать, что камская металлообработка развивалась под влиянием приуральского ямного очага, в котором использовались практически те же технологии, но в более крупном масштабе, с производством массивных металлоемких орудий и оружия [Дегтярева, 2010, с. 68–69]. Во всяком случае, нами было зафиксировано распространение традиций металлургического производства приуральских ямных племен в Зауралье и Северном Казахстане. Благодаря мобильности степных скотоводческих племен достижения различных сфер хозяйственной деятельности достаточно быстро распространялись на сопредельных и отдаленных территориях.

Б И Б Л И О Г Р А Ф И Ч Е С К И Й С П И С О К

Бадер О.Н. Жертвенное место под Писаным камнем на р. Вишере  // СА. 1954. № 21. С. 241–258.

Бадер О.Н. Камская археологическая экспедиция в 1956 г.  // КСИИМК. 1959. Вып. 74. С. 110–123.

Бадер О.Н. Поселения турбинского типа в Прикамье  // МИА. 1961а. № 99. 198 с.

Бадер О.Н. Поселения у Бойцова и вопросы периодизации среднекамской бронзы // ОКАЭ. 1961б. Вып. 2. С. 110–271.

Вискалин А.В. Поселение ранних металлургов и коневодов на Барыше // Твер. археол. сб. 2002. Вып. 5. С. 370–377.

Двойные и многокомпонентные системы на основе меди. М.: Наука, 1979. 247 с.

Дегтярева А.Д. Древнее металлопроизводство Южного Зауралья. Новосибирск: Наука, 2010. 162 с.

Денисов В.П. Отчет об археологических раскопках, проведенных Пермским отряда Нижнекамской археологической экспедиции Института археологии АН СССР [в 1969 г.]. Пермь, 1970 // Архив ИА. Р-I, № 3963.

Денисов В.П. Отчет о разведках и археологических раскопках, проведенных Сарапульской группой Пермского отряда Нижнекамской археологической экспедиции Института археологии АН СССР в 1971 г. Пермь, 1972 // Архив ИА. Р-I, № 4641.

Денисов В.П. Отчет об археологических раскопках, проведенных Пермским отряда Нижнекамской археологической экспедиции Института археологии АН СССР в 1972 г. Пермь, 1973 // Архив ИА. Р-I, № 5226.

Денисов В.П. Раскопки Красноплотбищенского поселения // АО 1976. М.: Наука, 1977. С. 144–145.

Денисов В.П. Работы Заосиновского отряда // АО 1981. М.: Наука, 1983. С. 144–145.

Коногорова (Ширинкина) А.М. Жилища 3–8 поселения Камский Бор II // ОКАЭ. 1961. Вып. 2. С. 76–94.

Королев А.И., Ставицкий В.В. Энеолит // Археология Мордовского края: Каменный век, эпоха бронзы. Саранск: НИИГН, 2008. С. 107–133, 307–370.

Кузьмина О.В. Металлические изделия и вопросы относительной хронологии абашевской культуры //Древние общества юга Восточной Европы в эпоху палеометалла (ранние комплексные общества и вопросы культурной трансформации). СПб.: Европейский Дом, 2000. С. 65–134. (Археологические изыскания; Вып. 63)

Кузьминых С.В. К вопросу о волосовской и гаринско-борской металлургии // СА. 1977а. № 2. С. 20–34.

Кузьминых С.В. Новые материалы о ранней металлообработке Нижнего Прикамья // Неолит и бронзовый век Поволжья и Приуралья. Куйбышев: КГПИ, 1977б. С. 26–28.

Кузьминых С.В. Первые анализы меди с энеолитических поселений бассейна р. Вятки // Памятники эпохи энеолита и бронзы в бассейне р. Вятки. Ижевск: УдмИЯЛИ, 1980. С. 147–150.

Кузьминых С.В. Евразийская металлургическая провинция (лесные и лесостепные производящие центры). М., 1995. (Рукоп. Архив лаборатории естественно-научных методов)

Кузьминых С.В., Агапов С.А. Медистые песчаники Приуралья и их использование в древности // Становление и развитие производящего хозяйства на Урале. Свердловск: УрО АН СССР, 1989. С. 178-197.

Кузьминых С.В., Черных Е.Н. Анализы меди и бронз с поселений Нижнего Прикамья эпохи раннего металла // Из археологии Волго-Камья. Казань: КФАН, 1976. С. 47–54.

Наговицын Л.А. Поселение Усть-Лудяна II // Памятники эпохи энеолита и бронзы в бассейне р. Вятки. Ижевск: УдмИЯЛИ, 1980. С. 96–117.

Никитин В.В. Медно-каменный век Марийского края (середина III — начало II тысячелетия до н.э.). Йошкар-Ола: Мар. кн. изд-во, 1991. 152 с.

Равич И.Г., Рындина Н.В. Методика металлографического изучения древних кованых изделий из меди // Естественнонаучные методы в археологии. М.: Наука, 1989. С. 91–100.

Рындина Н.В. Древнейшее металлообрабатывающее производство Юго-Восточной Европы. М.: Эди-ториал УРСС, 1998. 288 с.

Сучков Д.И. Медь и ее сплавы. М.: Металлургия, 1967. 248 с.

Халиков А.Х. Древняя история Среднего Поволжья. М.: Наука, 1969. 395 с.

Черных Е.Н. Древнейшая металлургия Урала и Поволжья // МИА. 1970. № 172. 180 с.

Черных Е.Н., Кузьминых С.В. О химическом составе металла с волосовских поселений Верхнего и Среднего Поволжья // Археология и этнография Марийского края. Йошкар-Ола, 1977. Вып. 2. С. 88–95.

Черных Е.Н., Кузьминых С.В. Древняя металлургия Северной Евразии: (Сейминско-турбинский феномен). М.: Наука, 1989. 320 с.

Черных Е.Н., Кузьминых С.В., Орловская Л.Б. Металлоносные культуры лесной зоны вне системы

Циркумпонтийской провинции: Проблемы радиоуглеродной хронологии IV–III тыс. до н.э. // Аналитические исследования лаборатории естественнонаучных методов. М.: Таус, 2011. Вып. 2. С. 24–62.

Литература: